Михаил Светин: «В душе я все тот же пацан»

Чаще всего его герои трогательны, доверчивы и наивны, они – проходимцы и обыватели, вызывающие симпатию. Удивительная манера игры, почти клоунада, у Михаила Семеновича сочетается с внутренним благородством и драматизмом…

– Что в вас, Михаил Семенович, осталось от того маленького мальчика, который мешал учителям вести уроки?

– В душе я все тот же пацан, все так же мешаю на репетициях режиссеру – что-то предлагаю, советы даю. Когда-то  мы с Александром Павловским спорили на съемках фильма «Ребенок к октябрю», так  вся группа висела на антресолях и умирала со смеху, дожидаясь, когда мы закончим. И к Яну Фриду, с которым мы вместе сделали пять фильмов, в том числе один из моих любимых – «Дон Сезар де Базан», я тоже без конца с советами лез. В школе мне учитель говорил: «Я тебе оценку поставлю, только не приходи на урок». Но разве дело в оценке, мне же надо выступить.

– Каким вы вспоминаете свое детство, ведь оно на войну пришлось?

– Меня отправили в крымский санаторий 30 мая 1941 года – нашли затемнение в легких. Когда немцы подошли к Крыму, нас переправили в Тиберду. Жили мы в школе. А родители с младшим братом к тому времени эвакуировались из Киева в Ташкент и все время писали: вышлите нам ребенка. А как выслать, мне же всего десять лет? И вдруг какие-то тетеньки собрались в Ташкент,  взяли и меня. Это был ноябрь 1941 года.

Дали мне в дорогу мешочек сахара, пошили из синего ватного одеяла безрукавочку и шапку-ушанку на завязках. Ехали мы до Ташкента месяц. Родители жили там рядом с людьми, которые шили чулки. У них были бобины из хлопка и станок, на котором они делали ткань для чулок.  Это же хлопковое место – Ташкент, там было много людей, которые им торговали.  А нам доверили торговать чулками. Когда кончились чулки, я продавал на рынке воду. Набирал в дикую жару в чайник ледяной воды из колонок, на поясе – кружка, и шел на рынок и предлагал: «Холодная вода! Холодная вода!».

– Хорошо у вас получалось с людьми общаться, товар предлагать так, чтобы купили именно у вас?

– Я был очень деятельный, мог заговорить любого.  В Ташкенте платки продавал,  делая вид, что они краденые – чтобы быстрее взяли. Я умел торговать. Когда в мае 1944-го мы вернулись в Киев, еще шла война. И я снова пошел на рынок. Никто меня туда особо не посылал, мне самому нравилось общаться с людьми. Стали делать с отцом на продажу папиросы, резали бумагу, сами делали «гильзы». Продавал их днями и ночами. Даже ноги себе отморозил однажды.

 У нас на киевском рынке сбилась целая компания с предводителем, кличка у него была, помню, странная – Крыса. И вот мы шастали по рынку. Вид у нас был грозный, особо связываться с такой шпаной никто не хотел. Я мог подойти к длинному здоровому мужику и сказать: «Дай-ка закурить».  И он давал, потому что рядом со мной стоит компания, неизвестно, что будет, если не дать. Так что свою власть мы чувствовали.

– Почему вы захотели стать артистом, как это случилось при таком непростом детстве?

– Однажды я увидел в кино Чаплина. После войны много крутили фильмов с его участием – «Новые времена», «Золотая лихорадка»… Я их смотрел и думал: вот таким мне надо быть. Я был тогда уверен, что Чаплин – это профессия, поэтому повторял его походку, его куплеты.

Мне казалось, что быть актером – это раз плюнуть: уметь особо ничего не надо. Да и делать. Хохми себе,  и все. Но в ГИТИС меня не взяли, сказали, что зубы неправильно поставлены, из-за этого будет дикция плохая. И я пошел на актерскую биржу, туда съезжались директоры театров, режиссеры, актеры…   

Располагалась биржа в Москве в Саду имени Баумана, на Новой Басманной. И вот подходит ко мне человек в разноцветной тюбетейке, хватает за руку и спрашивает: «Вы в театр хотите?» Я  быстро отвечаю: «Да!» 

– А город-то какой?

– Да вы подождите, с городом не так все просто.  Меня спрашивают, играл ли  я в театре. Я вспоминаю, что еще в музыкальном училище, где я учился,  старый актер поставил у нас «Без вины виноватые». Я  там играл так, что все учителя ко мне потом прибежали: «Ой, Миша, тебе надо быть актером». И я этому человеку об этом докладываю.  «А больше ничего не играли?» – «Больше ничего». – «Ну, хорошо, я вас беру в театр». Он выдает мне подъемные, я прощаюсь и уже ухожу. Но потом все-таки опомнился от счастья:  «А куда ехать-то?». Ехать, оказалось, в Камышин.

Камышинский театр – мой первый – красивое купеческое здание, с колоннами, но мы постоянно ездили с гастролями по области в кузове грузовика, где стояли скамейки. И  водитель был постоянно «поддатый», и мы без конца плутали. Потом были Иркутск, Кемерово, Пенза, Петрозаводск… И уже оттуда нас с женой пригласили в Ленинград в Малый драматический к Додину. Супруга, Бронислава Ивановна, до сих пор там  служит.

С восьмидесятого года прошлого столетия я верен Театру комедии имени Н. П. Акимова. У меня сейчас два спектакля – «Тень», где я играю министра финансов, и «Свадьба Кречинского», там у меня роль Расплюева. Только что состоялась премьера – «Блюз старины Фредди», где я играю толстяка Фредди, бывшего мафиози, задумавшего выдать дочь замуж с помощью подкупа. Получаю  невероятное удовольствие, играя этого комичного и в то же время опасного старика.

– С какого фильма к вам пришла кинематографическая известность?

– Малый драматический и город Ленинград в  этом смысле мне здорово помогли. Например, роль филера Терехова в картине Элема Климова «Агония» я получил, потому что его ассистентка увидела меня на спектакле. Пригласили меня в Москву на фотопробы. Делали мы их вместе с Евгением Евстигнеевым,  он пробовался на роль Распутина, а я – на Терехова. Меня на роль  утвердили, а Распутина худсовет выбирал между Евстигнеевым, Алексеем Петренко и Леонидом Марковым. В итоге Распутина играл   Петренко. К сожалению, фильм семь лет лежал на полке, и там много порезали.  Хотя моя роль была одной из главных, Климов  меня любил.

– А как  Леонид Гайдай как к вам относился?

– Несмотря на мой характер, Гайдай мне многое прощал, потому что он очень любил смешных артистов, самих по себе смешных. Меня к нему привели со словами: «Есть смешной человек». Он никогда не смеялся громко, просто улыбался, когда ему что-то нравилось. И тут, увидев меня, заулыбался.  Его терпение иссякло, когда я отказался сняться в его последнем фильме «На Дерибасовской хорошая погода…» Возмутился, что  он дает почти ту же роль, что я играл в его предыдущем фильме «Частный детектив, или Операция «Кооперация». И больше он меня не звал.

– Какой у вас любимый фильм из вашей большой фильмографии?

– Больше всего люблю «Безымянную звезду» Михаила Казакова, где я сыграл начальника вокзала. Это моя самая прямая тема – трагедия маленького человека. Я всегда ищу эту тему в своих ролях.

–  «Чародеев» почему не вспоминаете?

– Это хорошее кино, но настолько мне  с ним надоели... И фразы из него – «Вагонный, вагонный» или «О драконах – ни слова», «Главное, чтобы костюмчик сидел»… Как меня увидят: «О, вагонный, вагонный». Воспитания-то не у всех хватает. Устал. 

– Когда устаете или хочется переменить обстановку, как предпочитаете отдыхать?

– Люблю уезжать на дачу – она находится в Гатчинском районе,  в поселке Вырица. Места красивые:  водохранилище рядом, лес. Дача у меня небольшая, всего восемь соток. Как-то, когда еще была жива программа  НТВ «Растительная жизнь», ее ведущий  Павел Лобков приезжал к нам, навел красоту неописуемую.

Мы на даче частенько с друзьями в преферанс играем.  Они у меня не из актерской среды – врач, строитель, бывший военный... Иногда я им что-нибудь играю на аккордеоне, который тут же, на даче, хранится…