Неволя душных городов…

Из придворной забавы загородная жизнь быстро превратилась сначала в моду, потом – в обыденность: уже в середине 1860-х около четверти петербуржцев выезжали на дачи.

Уже в начале XIX века в России случалось проклинать городскую жизнь. Пушкин, например, по молодости лет увлекшийся романтизмом, писал в «Цыганах» о «неволе душных городов»: «Там люди, в кучах за оградой, Не дышат утренней прохладой, Ни вешним запахом лугов». Став постарше, он от обличений перешел к описанию респектабельного варианта загородной жизни: «Гости съезжались на дачу ***. Зала наполнялась дамами и мужчинами, приехавшими в одно время из театра, где давали новую итальянскую оперу. Мало-помалу порядок установился. Дамы заняли свои места по диванам. Около них составился кружок мужчин. Висты учредились. Осталось на ногах несколько молодых людей; и смотр парижских литографий заменил общий разговор».

В общем – и бунтари, и приличные люди рано или поздно оказывались за городом. Особенно – в летнее время.

Железнодорожное строительство также принимало во внимание интересы дачников. Уже в 1891 году на работу в Петербург из Царского села ежедневно летом ездили 5 тысяч человек.

 

Фаддей Булгарин (современник Пушкина и родоначальник массовой литературы в России) в 30-х годах XIX века стал успешно эксплуатировать дачные сюжеты и рассуждать о здоровом образе жизни. Повод для этих разговоров был: несовершенная система канализации приводила к тому, что в жаркую погоду на улицах Петербурга стояла вонь, к тому же летом в городе шел ремонт и строительство. Во второй половине XIX века за Петербургом установилась слава самой неблагоприятной для жизни и самой дорогой столицы Европы. Оставалось одно – бежать. Чем более гиблым местом считался Петербург – тем более прекрасной оказывалась дача.

Появление дачной индустрии (формирование рынка съемного летнего жилья и инфраструктур) сопровождалось изданием рекомендаций по проведению времени за городом. Например, в 1849 году вышла книга «Дачники, или Как должно проводить лето на даче» с призывами вставать рано, совершать частые оздоровительные прогулки, избегать чрезмерной мыслительной деятельности, жирной и обильной пищи и послеобеденного сна.

Дачей стали называть любое загородное жилище для летнего отдыха. «Ни одна изба на расстоянии двадцати верст от Петербурга не останется не занятою; ни одна сажень земли, на которой растет прутик или тощая травка пробивается сквозь песок и пыль, не будут забыты – все, что только имеет форму жилища, будет нанято и названо важным именем дача».

Дача постепенно становилась не местом, а образом жизни, формировала собственное культурное пространство.

На дачной скрипучей веранде

Весь вечер царит оживленье.

К глазастой художнице Ванде

Случайно сползлись в воскресенье

                Провизор, курсистка, певица,

    Писатель, дантист и девица.

                    Саша Черный, «Мухи», 1910

Даже в самых демократичных дачных конгломерациях появлялись трактиры и палатки для музыкальных вечеров, библиотеки и корты.

Смешение кругов общения приводило ко все большей размытости уклада жизни, необязательности и нечеткости правил. Собственно, помимо аргумента здоровья эта вольность дачной жизни была одной из основных черт очаровательности ее. В дачных поселках на Карельском перешейке (в Финляндии) продавали спиртное, когда на всей остальной территории Великого княжества господствовал сухой закон.

Со временем дачный вопрос потребовал государственного вмешательства: в 1896 году Госсовет принял закон, поощрявший долгосрочную аренду свободных государственных земель с целью строительства дач. Через аукцион проводился найм земли, как правило, на 99 лет. Каждые 12 лет стоимость аренды могла быть пересмотрена, но увеличена не более чем на 5%. Арендатор был обязан построиться в течение 3 лет. К 1903 году дачные участки появились в 52 местностях в 18 губерниях.

Еще в начале процесса Булгарин (как публицист, а не как романист) сомневался в позитивности такого явления, как дача. Он предупреждал, что дача отрывает слишком большое количество людей от их занятий на протяжении слишком многих месяцев, замедляет темп экономики, делает менее эффективной бюрократию и противоречит трудовой этике. Но он же (как романист) вынужденно признавал ее необходимость и неизбежность в России.